против Советской власти. Мысль о восстании, как уже выяснилось, зародилась среди кулаков, торговцев, приверженцев старого царского строя, офицерства и буржуазии, возвратившейся из Сибири. Они пустили в темную мусульманскую массу свой разлагающий яд и эту самую трудящуюся бедноту натравили против Советской власти и коммунистов, а сами остались в стороне. Кто же расплачивается за их предательскую провокацию? Кто кладет свои головы в борьбе с доблестной Красной армией? Кто выступает с цепами, лопатами и другими такими же орудиями против красной винтовки и пулемета? Да та же трудовая беднота мусульманства, на которой всегда выезжала кулацкая наглая свора. Она именно своею жизнью, своими головами платится за чужие грехи только лишь по своему неразумию… Пусть Аллах благословит твой мирный земледельческий труд!»[258].

Главным фактором протестных выступлений являлся продовольственный вопрос: недовольство возникало на основе просчетов политики военного коммунизма. Национальный и религиозный и аспекты играли важную, но далеко не определяющую роль, причем в данном соотношении религиозный оказался более весомым, чем национальный: основной массой восставших крестьян были мусульмане.

В мусульманских селах Казанской, Самарской и Уфимской губерний местные продорганы в ходе выполнения продразверстки не учитывали религиозные традиции населения. Устанавливая задания по разверстке на свинину на татарские села, продкомы даже не учитывали, что татары свиней не разводят, соответственно, не могут выполнить план разверстки[259]. Особое недовольство крестьян вызвали действия местных властей по принудительной мобилизации мулл для выполнения трудовых повинностей и взятию их в качестве заложников за невыполнение плана государственной разверстки. Там, где это осуществлялось, происходили протестные акции. Религиозные деятели мусульман – муллы – нередко были среди участников и инициаторов восстаний. Сельские священники, тесно связанные с крестьянами, нередко активно участвовали в крестьянском движении, вели агитацию против политики большевистского государства, в числе первых подвергались репрессиям. Карательные отряды производили аресты татарских мулл в качестве заложников. Однако население не выдавало зачинщиков восстания даже после ареста мулл[260]. Как правило, крестьяне выступали в защиту своих священников и сельской церкви против притеснений со стороны местной власти. Угроза закрытия церквей, аресты священнослужителей, оскорбительные для чувств верующих действия местных активистов нередко провоцировали восстания. С большей силой религиозный фактор проявился в ходе «вилочного восстания», где основной массой восставших крестьян были мусульмане. В то же время среди лозунгов повстанцев был «За веру христианскую и ислам!». Просчеты в религиозных вопросах дополнялись ошибками в национальных делах: отбирали метрические книги, требовали регистрацию рождений, смерти и браков на русском языке. Крестьяне—мусульмане восприняли это так, как будто их хотят крестить. Неумелые циркуляры органов власти сыграли негативную роль. Так, с регистрацией рождения был такой случай: мусульманского ребенка зовут Харис, а записывают в волости Борис.

Продармейцы открыто издевались над минаретами, над тюбетейками. Трудовой мобилизации (заготовке дров) подвергались женщины, которые по законам ислама одни, без мужей, не должны были ходить в лес. Продовольственные агитаторы во многих местах вместо агитации занимались избиением не за то, что нет хлеба, а просто потому, что не нравилась физиономия мусульман[261]. Все это служило спичкой, вызывавшей пожар. В одной из секретных информационных сводок Саратовской губчека описана протестная акция в селе Старый Мостяк Старо—Атлашинской волости Хвалынского уезда 7 сентября 1919 г. В день советской пропаганды в селе был организован митинг, на котором выступили местные руководители. Во время митинга со стороны татар послышались возгласы: «Почему в школах воспрещают учить Коран, Закон Божий?». Вскоре возгласы превратились в шум. Не дав ответить на заданный вопрос, толпа с криками «Долой трудовую школу!», «Долой коммунистов и Советскую власть!» бросилась на ораторов и принялась их избивать[262].

Игнорируя национальные и культурные традиции, руководители местных органов власти нередко злоупотребляли своим служебным положением, занимались произволом в национальных районах. Некоторые представители местной власти в пьяном кураже доходили до откровенного издевательства и унижения крестьян. Подобные вопиющие факты часто появлялись на страницах центральных печатных изданий. В селе М. Чурашево Казанской губернии в феврале 1919 г. во время проведения обряда сельской свадьбы один из членов волостного Совета Гавриков организовал своеобразную свадебную процессию: запряг четырех женщин в салазки, надел на них хомуты, седелки, бубенцы, к дуге привязал колокольчики, взял в руки кнут и тронул по улице диковинную четверку. Периодически Гавриков слезал со своих салазок, привязывал «четверку» к воротам и входил в чью—либо избу за угощением; «лошади», стоя на морозе, стучали зубами от холода. За эту поездку Гавриков заплатил каждой по 40 руб., но затем вернул их. Другой случай произвола связан с традицией чувашских женщин носить украшения из старинных серебряных монет. В Ядринском уезде Казанской губернии заведующий отделом труда Акмин и уездный чрезвычайный комиссар Федотов использовали данную традицию в интересах собственного обогащения. В определенное село к председателю комбеда отправлялся нарочный с извещением, что едет начальство, с приказанием приготовить угощение с самогонкой. После угощения начинались облавы у заранее намеченных лиц. Награбленное серебро поступало в личное распоряжение «представителей» власти. В некоторых местах грабители накладывали еще контрибуцию в свою пользу. Председателю за «молчание» давали до 50 руб. или угрожали смертной казнью в случае доноса[263].

Многочисленные факты насилия и произвола отмечались со стороны красноармейских частей. Так, в одной из оперативных сводок перечислялись вошедшие в повседневную практику факты: «Красноармейцами 93—го батальона у муллы дер. Карабаш отобран тулуп и вылито на него полтора пуда керосина… 27—м батальоном у граждан дер. Карабаш Сулемана Баккулова, Фатиха Сулейманова, Сарбухмали Гаисеевой, Мусехха Баккулова, Закира Виттулова отобрано много одежды, белья с сундуками, самоваров и ковров»[264]. Подобных случаев было немало.

В ходе многочисленных протестных выступлений между повстанцами не было вражды по национальному признаку. Крестьянское движение в Поволжье в 1919—1922 гг. не восприняло националистических идей татарской и башкирской радикальной интеллигенции. Татарские и башкирские крестьяне остались безучастными к политической и вооруженной борьбе националистических сил против

большевиков. Определенную роль в данном случае играли родоплеменные традиции. Так, традиционные ценности башкир основывались на идейной основе мусульманства в Башкирии – ишанизме – разновидности суфизма. В традиционном аграрном сообществе с отчетливыми патриархальными чертами, каким являлось башкирское, был высок авторитет ишана (учителя). Представителей же национальной интеллигенции в селах (мугаллимы—учителя) повстанцы нередко подвергали арестам и даже избиениям[265].

Созданные в национальных районах отделения по делам мусульман при Советах, трансформированные впоследствии в отделы по делам национальностей, подчиненные исполкомам Советов и Наркомнацу, были не в состоянии контролировать ситуацию. В Самарском губкоме партии была создана мусульманская секция, при Самарском губисполкоме – губернский комиссариат по делам мусульман, занимавшийся агитационно—пропагандистской работой в национальных районах. В телеграмме Дзержинского командующему Запасной армией Б. И. Гольдбергу 25 февраля 1920 г. предписывалось войскам «никоим образом не затрагивать национальных, религиозных чувств населения»[266].

Оформление национальных республик и областей в Поволжье, по замыслу руководства Советского государства, было призвано устранить в протестном движении национальный фактор. Местные руководители требовали возвратить для работы с местным национальным населением коммунистов—татар, башкир, черемисов (марийцев) и представителей других национальностей с фронтов домой. 18 февраля 1919 г. башкирские воинские формирования, ранее активно участвовавшие в боевых действиях против Красной Армии, перешли на сторону Советской власти. В соответствии с «Соглашением Российского рабоче—крестьянского правительства с Башкирским правительством о советской автономии» 23 марта 1919 г. образована Башкирская советская республика. В ее состав входила территория так называемой Малой Башкирии – часть Уфимской, Оренбургской, Екатеринбургской и Самарской губернии с преобладанием башкирского населения. Башкирская советская республика объявлялась составной частью РСФСР. Идеологом национальной республики и ее фактическим руководителем являлся А.—З. Валидов. Позднее, в 1922 г. была создана Башкирская автономная советская социалистическая республика (Большая Башкирия, включая Уфимскую губернию).

Высшее советское руководство было обеспокоено опасностью вовлечения в крестьянские восстания боеспособных красных башкирских частей: 28 февраля 1920 г. Башкирский и Стерлитамкский полки выступили с совместной резолюцией о присоединении к восставшим, которая начиналась так: «Мы, башкиры и красноармейцы, присоединяемся к крестьянскому восстанию и идем против коммунистов»[267]. Член политбюро ЦК РКП (б), секретарь ЦК партии Н. Н. Крестинский в телеграмме председателю Реввоенсовета